Русско-французский демограф Александр Кулишер в 1924 году написал работу о демографических причинах и последствиях Первой мировой для России. Он считал, что Россия в начале ХХ века для её типа хозяйства была крайне перенаселена. Первая мировая, Революция и Гражданская по-мальтузиански «поправили» эту проблему.

Александр Михайлович Кулишер (1890-1942) – видный российский, а затем, в эмиграции, французский демограф. В 1924 году он написал (на французском языке) работу La théorie des mouvements des peuples et la guerre civile en Russie (Revue internationale de sociologie). Основываясь на теории миграции, выдвинутой его отцом, тоже величайшим демографом Михаилом Игнатьевичем Кулишером (1847-1919), он даёт оригинальную трактовку событий в России, вызванных Первой мировой войной. В кратком изложении она выглядит так:

«Немецкое наступление и последующие события вначале привели к центростремительному движению огромных человеческих масс с фронта. События Гражданской войны – это обратное военное движение, по сути, вооруженная миграция этих масс из центра по направлению к периферии (на юг и восток) в борьбе за ресурсы районов-производителей. После победы большевиков наступает голод 1921-1922 годов, за которым следует стабилизация. Таким образом, Гражданская война – это конфликт между центром и периферией».

Кулишер обращается к учению Мальтуса, согласно которому война, наряду с нищетой и «пороками», является следствием перенаселённости страны. Кулишер вносит поправку в учение Мальтуса «с учётом реалий ХХ века»:

«Разумеется, «заселена» страна больше или меньше, зависит не от соотношения численности населения и размера территории, а от соотношения между населением и количеством средств к существованию; это соотношение, понятно, не рассматривается с точки зрения абстрактных возможностей, но учитывает фактическую ситуацию, т.е. состояние сельскохозяйственного и иного производства у данного народа в данную эпоху. Таким образом, Россия накануне мировой войны со всеми своими природными богатствами, хотя она и менее заселена с точки зрения соотношения числа жителей и размера территории, оказалась более «перенаселённой», чем Западная Европа, из-за отсталости своей экономики. Обескровленная Первой мировой войной, она тем не менее стала ещё более «перенаселённой» из-за послевоенного крайнего разорения своей экономики вплоть до великого голода 1921-1922 года, который, в конце концов, и распорядился избытком населения».

Иммигрантам иногда удаётся в борьбе за реальное владение территорией – физическое и экономическое, даже и полностью безоружным, оттеснить другой народ, хотя он и является абсолютным военным и политическим хозяином этой территории. Так произошло в польских провинциях Пруссии с немцами, которые в последний предвоенный период (имеется в виду до ПМВ – БТ), несмотря на жестокую политику германизации, не только потерпели фиаско в своих планах колонизации, но вынуждены были беспомощно наблюдать отступление и эмиграцию немецкого элемента, обосновавшегося уже давно в этих провинциях, под давлением поляков, подпитываемых сильной иммиграцией со стороны русской Польши. Можно сколько угодно умножать эти примеры, но столь же легко привести и примеры слабозаселённых стран, которые сумели поставить надежный заслон «нежелательным» миграциям, хотя их соседи страдали от значительного перенаселения; так Австралия, «пустой континент», полностью исключила азиатскую иммиграцию.

Русско-японская война была окончательным завершением движения русского населения на восток, которое заполнило последнюю четверть ХІХ столетия и выразилось в мощном движении колонизации Сибири, а затем и в проникновении в Маньчжурию. Но русская экспансия на Дальнем Востоке столкнулась с китайско-японским движением в обратном направлении, она была остановлена и обращена вспять. С тех пор движение в России меняет направление. Миграция в Сибирь всё больше ослабевает, усиливается движение реэмиграции из Сибири в Европейскую Россию. Отмечается сильный наплыв русских, в частности, русских евреев в Польшу. Поляки горько жалуются: русификация, которая потерпела неудачу, пока она была только государственной политикой, внезапно начинает делать успехи под действием естественных сил. Поляки нападают на евреев, как на местных, так и на иммигрировавших, организуя экономический бойкот; во время войны за этим последуют становящиеся системой политические доносы русским властям.

Административное выделение Холмского края (на границе Польши и Украины) из Царства Польского – выделение, провозглашенное в 1913 году российским законодательством вопреки яростным протестам поляков, но основанное на убедительных статистических данных, свидетельствующих о растущем перевесе русских и украинских элементов в этом крае, – также стало значительным фактом, свидетельствующим о направлении движения масс. Продолжением этого же движения на запад стала иммиграция поляков в Германию: в немецкую Польшу, откуда они вынуждали немецкие и еврейские элементы эмигрировать внутрь страны, но также и в восточные части самой Германии, где приток польских сельскохозяйственных рабочих, покорных и низкооплачиваемых, был c готовностью встречен крупными землевладельцами; он частично вытеснял немецких рабочих и усиливал движение, которое толкало сельских жителей в большие города.

Однако эмиграция из самой Германии в Америку почти прекратилась. Главной причиной этого спада был, несомненно, резкий подъём немецкой промышленности. Но существовала и искусственная причина, которая привела к тому, что эмиграция сократилась ещё больше, чем можно было ожидать: это была система страхования от нетрудоспособности, которая приковывала немецкого рабочего к родной земле; если он эмигрировал, то терял результат своих обязательных накоплений.

Впрочем, и другая причина внезапно обострила перенаселение, ограничивая средства к существованию населения. Численность немецкого населения превысила возможности сельского хозяйства страны. Их вполне можно было пополнить ввозом продовольствия в обмен на промышленную продукцию; можно было бы избежать любой беды, если бы индустриализация Германии сопровождалась, как когда-то в Англии, принятием системы свободной торговли. Но этому препятствовали интересы аграрного и милитаристского дворянства. Начиная с 1900 ода. система чрезмерного аграрного протекционизма, оправдываемая военными нуждами, наложила тяжелейшую дань на население городов. Накануне войны в Берлине хлеб стоил в два раза дороже, чем на мировом рынке.

За огромной производительностью и кричащей роскошью в Германии скрывалось серьезное недоедание масс; в 1912-1913 годы голодные бунты вспыхивали даже в Берлине. Не было ничего удивительного в том, что немецкие власти, зажатые между абсолютной необходимостью оберегать юнкеров и растущей угрозой социализма, видели свое спасение только в войне, в колониальной экспансии и насильственной монополизации рынков и источников сырья. Перенаселение Германии, ставшее результатом политики правящих классов, так же как и естественных причин, было, тем не менее, совершенно реальным. Оно проявилась в катастрофическом взрыве.

Однако на Западе немецкий поток натыкается на непреодолимое препятствие. В самом деле, немецкая экспансия угрожала заокеанским народам, равно как Франции и Англии. В Америке всё более и более строгие ограничения иммиграции свидетельствовали о насыщении страны. Некоторые английские колонии, такие как Австралия, обеспечили исключительное благосостояние своим народам благодаря осторожной и расчетливой иммиграционной политике. В случае немецкой победы им бы угрожали одновременно и колонизаторские планы самой Германии, и небывалый поток иммигрантов из разоренной Западной Европы. Поэтому их судьба решалась, в самом прямом смысле, на французской земле. Все эти силы без колебаний присоединились к защитникам «границ свободы». Но признание того, что Германия не могла проложить себе путь на запад, равносильно утверждению, что все предшествующее движение в этом направлении близилось к концу. Немецкий взрыв свидетельствовал о резкой остановке потока, который, двигаясь с востока, достиг Германии и там застопорился. Теперь этот поток должен был резко повернуть вспять. Вот почему с самого начала было понятно, что война плохо кончится для России.

Итак, немецкого вторжения в Россию, самого по себе недолговечного, оказалось достаточно, чтобы спровоцировать общее движение в восточном направлении. «Инородные» западные народы не только отделились от России после ухода немцев, но началась их активная экспансия на восток: завоевание Польшей обширных литовских, белорусских и украинских территорий с явно колонизаторской целью; значительная иммиграция латышей, эстонцев, финнов в Россию. Эти знаменитые «латыши» сыграли заметную роль в большевистской армии и администрации.

С другой стороны, в самой России движение, начатое в 1917 году массовым и спонтанным возвращением с фронта солдат, грозных завоевателей своей родины, сеявших вокруг себя анархию, превратилось в 1918-1920 годах в настоящую вооружённую миграцию. Новый «центр концентрации» зародился в Центральной и Северной России, в этом районе – «потребителе зерна», который был вынужден его ввозить (до 150 млн. пудов в год) в обмен на продукцию своей высокоразвитой промышленности, зависевшей, в свою очередь, от топлива и сырья, которые поступали из других частей империи.

Полная дезорганизация транспорта, серьёзная уже начиная с 1915 года, обострилась из-за анархии в 1917 году и привела к страшному продовольственному и топливному кризису в этом районе. Захват врагами месторождений угля (Донецкий бассейн) и нефти (Баку) к 1918 году завершил разрушение промышленности в центральной России. Именно рабочее население этого района первым было завоевано большевизмом; именно здесь в первую очередь большевики захватили власть, грабили богатых в городах, отбирали продовольствие в деревне; именно здесь развился «коммунистический» режим, вследствие чего сельское хозяйство этого района, уже неспособное прокормить население, ещё больше пришло в упадок.

Затем Центральная Россия обрушилась отчаянным бурным потоком на районы – «производители хлеба» на востоке и на юге. Начались миграция и гражданская война, и это было почти одно и то же. Города центральной России страшно обезлюдели, даже деревня этого потребляющего района испытала сокращение населения.

С 1917 по 1920 год Петроград потерял 53% своего населения, Москва – 40%, города «центрального промышленного района» (вокруг Москвы) – 31%. Верно, что было общее бегство из города в деревню, хотя уменьшение населения в городах «производящих» районов было значительно меньшим (от 5 до 19% в зависимости от района). Но что явно указывает на направление движения, это уменьшение сельского населения «потребляющих» районов (примерно на 2% в 1917-1919 годах), хотя оно и пополнялось за счёт городского населения. Напротив, в сельских местностях «производящих» районов население увеличилось.

Все походы большевиков были, в действительности, крупными экспедициями по снабжению. Это было если не целью правительства, то по меньшей мере, целью солдат, которые воевали не во имя теории Ленина, а во имя хлеба. Это была также истинная функция «коммунистического режима», позволявшая значительной части населения городов Центральной России, уже почти не занимавшегося никаким полезным трудом, жить за счёт государства, создавая гигантскую и паразитирующую бюрократию (в 1920 году в Петрограде один чиновник приходился на четырех жителей!), в то время как само государство жило, грабя деревню и сельскохозяйственные районы.

Именно Центральная Россия стала цитаделью советского правительства: там оно набирало свои армии, своих «агитаторов», сотрудников своих администраций; отсюда они отправлялись завоевывать остальную часть империи. Но большевики побеждали лишь до тех пор, пока следовали спонтанному движению масс, организуя его. Поэтому, когда они пытались повернуть фронт на запад, их ждало только поражение: это был действительно путь к «мировой революции», но не к той, которая обеспечивала солдат хлебом. Напротив, двигаясь на восток и на юг, большевики чувствовали за собой громадный натиск голодных людей, устремленных в богатые края, что обеспечивало их победу.

Резкий поворот географического направления движения масс наблюдается не только в России. Можно провести близкую параллель между событиями в Турции и в России, так как и гражданская война в России, и кемалистское движение, были ответом стиснутого населения, которое сперва устремилось в направлении, противоположном тому, откуда исходило давление: изгнанные из Европы, теснимые греками даже в Анатолии, турки набросились на Армению в истребительном и колонизаторском движении на старинный манер. Это движение остановилось в тот момент, когда оно слилось с последней волной массового русского притока, который перешел через горы (разделение Закавказья между Советами и Турцией в 1920-1921 годах); турки же противостояли Западу, изгоняя из Малой Азии не только греческую армию, но и греческое население. Несколько других событий, таких как интенсивная итальянская иммиграция во Францию (после провала больших планов итальянской экспансии на восток), поражение рейнских сепаратистов и др. позволяют думать, что мы вступили в новый период движения в западном направлении».

Александр Кулишер ещё в середине 1920-х с демографической точки зрения верно предугадал, что Европе в скором будущем не миновать ещё одной большой войны. И вестись она снова будет за «жизненное пространство»: Россия попробует отвоевать потерянные западные провинции, Германия будет идти и на восток, и на запад, верно предугадывая, что Франция не будет для неё серьёзным противником – в том числе из-за преобладания малодетных семей и исчерпания людских резервов. А крайне перенаселённая Италия будет искать новые колонии на востоке и юге.

Единственной альтернативой большой войне Кулишер видел создание «Объединённой Европы», что позволило бы централизованно контролировать перетоки людских масс, капиталов и технологий. СССР он тоже видел в составе такого ЕС, но территориально – до Урала, так как освоение восточных пространств (Сибири и Дальнего Востока) было бы для Европы уже невыгодным.

Источник: rosbalt.ru