Маленькая история в копилку общей, про Питер и нацистов.
В офисе, где работает моя мама, появилась девочка-скинхед. Все по-честному: выкрашенные в черный цвет волосы, выбритый затылок, высокие армейские ботинки, футболка Skinhead Girl и большая свастика на шейном шнурке. Так как девочка работала в другом отделе, мама не сразу обратила на неё внимание. Пару раз видела со спины, но решила, что девочка – гот. А потом столкнулась с ней в коридоре, разглядела свастику и обомлела. Попыталась заговорить с девочкой, но та быстро слиняла. Тогда мама спросила сотрудниц, мол, что вообще происходит, но те отмахнулись – не наше дело, зачем лезть, только хуже будет. А что хуже? Пожимают плечами: хуже, и всё. Как бы чего не вышло.
(Да, для полноты картины скажу, что я не в маму, а мама – не в меня. Она хорошая, тихая, робкая и неинициативная. Полная моя противоположность, да еще и голубоглазая. В конце 80-х, когда умные люди по-тихому выходили из КПСС, мама туда вступила — потому что ее попросил друг моего деда, а ей неловко было отказать. А когда мама приходила из школы, куда ее часто вызывали из-за моих бунтарств и хулиганств, она улыбалась мне и говорила: «Хорошо, что ты такая и не похожа на меня».)
И вот моя замечательная мама нашла в интернете статью УК РФ, где написано о запрете нацистской символики, и торжественно ее зачитала начальнице. Надо отдать маме должное, она не таилась, весь офис был в курсе, включая девочку-припевочку, что она возмущена и требует убрать свастику к чертям. К чертям – это я уже от себя, конечно, а мама скромно просила не оскорблять память блокадного города. Скинхедку вызвали на ковер, зачитали статью из УК РФ и заставили снять свастику, а еще, на всякий случай, и футболку попросили сменить (она пришла в новой, с надписью White Family). Больше всех обрадовалась моя мама, которая уже собиралась увольняться. «Не могу работать там, где носят свастику», — сказала она тихо и буднично. (Это при том, что на дворе кризис, работы нет, денег тоже — все как у людей).
Конец истории.
А мораль простая. Девочка — дурочка, у нее, может быть, мозги еще на место встанут. Она очнется, разочаруется, раскается, выбросит свастику и армейские ботинки. Кто ж в двадцать лет не был дураком? Вовсе не юная скинхедка пугает меня. А пугают взрослые женщины и мужчины, которые боялись громко, во всеуслышание сказать, что свастика — это ужас, стыд, позор и что дальше уже некуда. Они даже не сказали «сними это немедленно», они просто молчали. Молчали и все. А чего боялись? Скандала? Шумихи? Недовольства начальства?
Ну и как после этого можно удивляться нацистскому съезду в Питере? Да в этом городе нацисты могут колоннами по Невскому ходить, никто слова не скажет. Можно даже свастику нарисовать на фасаде 14-го дома (на котором написано «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна»). Никто не вмешается, никто не остановит. Побоятся, как бы чего не вышло.
Елизавета Александрова-Зорина
Источник: rosbalt.ru
